«Некоторые греческие амфоры – произведения искусства. Горшки – нет. Даже имеющие форму амфоры. Они лишь редкости, раритеты, антиквариат. Богат и счастлив обладатель амфоры. Достоин жалости обманутый владелец ночной вазы».

Из манифеста «Станковая фотография ХХI»

Полутемное помещение в подвале жилого дома в Cокольниках заполнено клубами дыма ароматного трубочного табака, свет прожекторов освещает черные драпировки декораций, звучит музыка Гайдна и Моцарта. Нет, здесь не вызывают духов и не проводят спиритические сеансы. Но маги и волшебники здесь есть. А как иначе назвать людей, способных с помощью фотоаппарата, бумаги, кистей и красок создавать такие произведения изобразительного искусства, что даже дети начинают верить в потусторонние силы? Знакомьтесь: Максим Железняков и Михаил Каламкаров, участники и создатели проекта «Станковая фотография ХХI». Их концепция: произведением искусства, предметом, имеющим действительную ценность, является авторский оригинал - отпечаток на бумаге, а не негатив или компьютерный файл. И этот отпечаток не должен иметь какого-либо практического, утилитарного назначения. Он - произведение искусства.

Максим Железняков: страх перед фотографией я преодолел, разобрав на винтики два «Зенита»

Выбора между станковостью и нестанковостью фотографии у меня небыло изначально. По образованию я — художник, меня воспитывали работать с организованной формой: картиной, сценической площадкой, книжной полосой и находить в этой организованности и Смысл и Дух. Упоительная фиксация видимых глазами иллюзий, репортёрские анекдоты и иной вуайеризм – не для меня, про «мобилографию» и прочие инвестиционные аттракционы даже говорить не буду. И то и другое и третье я отношу к распространённому ныне социальному заболеванию, называющемуся фотографизмом... и это не мой путь!
Рисовать и фотографировать, кстати, я начал примерно в одно и тоже время: в молодом человеке проснулась жажда создавать изображения. Шаловливые руки хватали все подряд – кисти, карандаши, краски, глину, и, в том числе, фотоаппарат. Ни о какой художественности в ту пору речь не шла, фотография просто помогала мне понять чисто практические вещи, связанные с учебой в театральном вузе. Ну и любимых девушек снимал, как без этого?! Вторым этапом излечения от фото-хоббизма стала служба в вооруженных силах. Сотни метров отснятой фотопленки из армейских кинобанок сделали свое дело - я научился делать просто качественные фотографии на заданную тему и не привязываться к ним как к объектам любования. Фотографическая романтика окончательно испарилась, когда я собственноручно угробил два казённых «ЗенитаTTL» — разобрал их для чистки и смазки, и, естественно, уже не смог собрать обратно – красногорская техника не поддаётся техническому шпионажу. «Подружившись» таким образом с аппаратурой, я начал осознавать, что мне от нее, похоже, хочется чего-то еще.
Книжек, журналов по фотографии с чем-то стоящим в то время было очень мало, и появление чего-то близкого сразу жадно впитывалось. Откровением для меня стали произведения Иозефа Судека — однорукого чешского фотографа, который работал с форматной камерой и делал удивительно тихие, проникновенные картинки. Они меня поразили. Поразили прежде всего внятным, физически ощутимым Присутствием. Судек – Рембрандт фотоискусства. Фотография меня и манила и раздражала одновременно. Манила «непререкаемой иллюзией достоверности», раздражала тупой, холодной ровностью фотобумаги и жесткой связкой со снятым негативом. По складу характера мне была необходима некая протяженность труда: работая с картинкой, я проживаю с ней целую жизнь, вступаю в тесный физический контакт и, в конце-концов, она начинает раскрываться, рождается … Вот о чем мечталось.
И тут в поле моего зрения попало чудесное слово «bromoil». Описание технологии я прочитал в случайно купленной книжке 30-х годов «Позитивные процессы на бессеребряных слоях»: «...во время печати, художник имеет неограниченные возможности вмешиваться в ход формирования изображения...». Загипнотизированный этой фразой, я извел страшное количество фотобумаги, денег, времени, забросил работу и дни напролет проводил эксперименты. Когда у меня, наконец, получилось несколько картинок, я отнес их показать в фотоклуб «Новатор»: - «О! Bromoil. А на чем вы это делаете? На униброме?!! Не может быть! На этой бумаге bromoil не получается!», - сообщили мне там. Ха! Я-то этого не знал! Интернета тогда не было и в газетах не писали о том, что отечественная бумага перезадублена, а для bromoil нужна рыхлая желатиновая поверхность, способная набухать и отталкивать жирную масляную краску. Только спустя много лет я узнал, что никакой проблемы и подвига тут нет. Что за границей существуют десятки фабрик, которые производят бумагу специально для bromoil. Обидевшись на отечественную промышленность, я стал изготавливать нужную мне бумагу сам, научился делать контактные негативы необходимого размера и вообще забыл bromoil как страшный сон о суррогатах — начал делать классический масляный процесс — oilprint.
Он мне тоже поначалу долго не давался. Я прочел десятки книжек с рецептурой, все делал как-бы правильно, но ничего не получалось по непостижимым причинам. Тут, видимо, нужно было какое-то преодоление, упорство, потому что в какой-то момент вдруг р-р-раз... что-то щелкнуло, и процесс пошел. Начало получаться изображение, пошли полутона в том виде, в каком я их предчувствовал, текстура... И если раньше брака у меня было процентов 90, то сейчас только 2-3. Мне есть чем гордиться – сейчас в мире oilprint на таком уровне и в таком объёме делают всего 3 человека, один из них – я.

Предмет игры

Несколько месяцев назад Максим Железняков и Михаил Каламкаров представили в калужской художественной галерее выставку под названием «Предмет игры. Театральная история». На первый взгляд в этом событии, казалось бы, нет ничего особенного, очередная фото-выставка в провинции. Но, представленное действо, несомненно, поразило бы и искушенный взгляд столичного эстета: художники, став на время режиссерами-постановщиками, показали зрителям настоящее театральное действо.
Ваша совместная деятельность началась в 2004 году. Что конкретно вас сблизило?
Максим: Полагаю, что некий Промысел. Люди, с которыми мы сейчас вместе, настолько разные как художники, что говорить о единых взглядах на изображение, фотографическое в том числе, не приходится. Но у нас единые взгляды на искусство, его историю, традиции.
Михаил: Не скажи — я вот люблю Шагала, а ты его на дух не переносишь…
Максим: Любить Шагала дано не каждому, это почти подвиг. Мой сын, к примеру, на выставке Шагала развлекался тем, что бегал с подружкой по залам и считал картинки, где нет писающего человечка. Оказалось, что у Шагала в каждой картинке есть писающий человечек.
Первая ваша совместная выставка как объединения была «Обнаженные…(pictorial nudes)»…
Михаил: Да. Вместе с Алексеем Колмыковым, в галерее «Кино». Нам тогда очень помогла Лена Юренева. Потом были «Несвоевременное искусство» в галерее «TxT» вместе с А. Колмыковым и Ю. Винецким, затем последовала серия небольших выставок. «Неизвестная модель» вместе с объединением московских скульпторов в выставочном зале Союза художников на Кузнецком мосту. И, наконец, «Предмет игры». Этот проект у нас продолжается уже больше года. Отыграв премьерную выставку в Калуге, мы еще продолжаем печатать и даже снимать некоторые эпизоды. Поэтому, в Москве выставка состоится только когда мы поймем, что необходимый объем набран, есть правильная выставочная площадка, экспозиционные конструкции, свет и т.д.

Как родилась идея таких масштабных съемок в театре?
Михаил: Она периодически возникала у Максима…
Максим: …всю жизнь. Само театральное пространство - оно притягивает. В качестве художника-постановщика я проработал в московских и областных театрах много лет, оформил множество спектаклей.
Михаил: В общем, первоначально идея звучала как: - «Давай в театре что-то делать!». Например, серию театральных портретов (впоследствии, эта задумка стала одной из сюжетных линий). При этом, мы оба убеждены, что пускать зрителя за кулисы нельзя, нечего ему там делать. И существующая театральная фотография – эдакое подглядывание через дырочку, во-первых, дело не очень достойное, а во-вторых, страдает эффектом «допущенности к телу» — вот, дескать, вас туда не пускают, а у меня эксклюзив, а я видел, что балерины оказывается курят. Понятие того, что мы так делать не будем, для нас было очевидно.

Почему вы остановили свой выбор именно на провинциальном театре?
Максим: В Москве театральная атмосфера несколько иная. Актеры по-другому выглядят, двигаются, разговаривают. Ну и самое главное – калужский театр просто очень мне близок — я там работал главным художником несколько лет. Михаил: У столичных актёров внутри приклеен звездный ярлычок. Как справедливо отметил один мой друг, преподаватель ВГИКа, на первом курсе актеры все народные, на втором – заслуженные, на третьем – просто так, на четвертом – безработные. Поэтому, когда кого-то из них берут в любой московский театр, то он уже чувствует себя звездой. Человек, попавший в провинциальный театр – история совершенно иная, он работать рвется, а не в телеящике звездить. При этом, провинциальные актеры заняты не меньше, чем московские. Утром репетиция, днем прогон, вечером спектакль и, одновременно со спектаклем, еще идут репетиции на двух других площадках. Им тусоваться некогда, они заняты каждый день. Кроме того, ни в одном московском театре такую полную волю нам просто бы никто не дал: съемки шли в течении трех недель по 17 часов в сутки! Актеры отсыпались в буфете…
Максим: При этом продолжая работать. Так что, основная роль в нашем проекте принадлежит Театру и людям, которые в нем живут. Именно живут. Наша съемка – это Театр, его история вообще.
Михаил: И она отнюдь не добрая. Как сказала одна из великих актрис: «когда я ставлю на вступительных экзаменах двойки, то делаю доброе дело – не надо туда ходить, плохо все это кончится. Но и останавливать их нельзя!». Странный мир, изначально обреченный.

Максим: И привидения в театре есть. Никто этого не скрывает и никто их уже не боится.
Михаил: Как сказала 5-летняя дочка одного нашего коллеги, просмотрев в студии театральную коллекцию, «я все поняла — это про ангелов, они у вас живут. Где-то у них здесь гнездо».

Copyright © 2001-2007 «Фотодело»